Сеть для миродержцев - Страница 106

106

Бабка с перепугу и не уразумела ничего.-Кивает, прыщиха вареная, а мне и невдомек, что ятудхан уже с нашими старшинами обо всем сговорился.

Вот и стал я из общей потехи слугой Яджи-бабуна. На кой, спрашиваете, я ему сдался? Правильно спрашиваете, я и сам поначалу был в сомнениях, а после дошло. Вы вот сможете сырую глину пополам с пометом хорька и крылом нетопырским так разжевать-выплюнуть, чтоб сухой порошок вышел? Ровный, зерно к зерну. Да что ж вы всякую дрянь-то в рот суете? Я так спросил, для понятия… Ваше дело летучее, а мое жевательное, я кумбханд от роду-веку!

Вроде как теперь и не тварь живая, а ходячая ступка-пестик для проклятого ятудхана. Ему много разной пакости, чтоб яджусы ловчей ворожить, требуется, это вам не топленое маслице святить!

Жуй, Дваждыродимчик, веселей челюстями клацай - Яджа-бабун велели!

Скажете, маленький?

Скажете, на жабу похож?!

А вы большой, да?!

Правильно скажете: и маленький, и на жабу похож, и вы большой…

Панчалиец нас в прошлом году сыскал. Мы как раз с хозяином в лесной хижине обретались. Знаете, где свято место пусто не бывает? Где Ганга с Ямуной сливаются, и на острове мудрый Расчленитель Святые Писания по-живому режет?

Ясное дело, знаете.

Поначалу я испугался. Панчалийцу-то мой ятудхан в свое времечко чуть было свинью не подложил на ложе… Ну, не то чтобы свинью, а скорей свою дочку, только разница невелика! Хоть та, хоть другая: жрет от пуза, полдня в грязи хрюкает и под любого борова горазда! Даже мне, помню, разок-другой… и даже третий. Эх, бывали дни веселые!

Смотрю: Яджа-бабун на порожек выдвинулся и из-под ладошки на царя глядит.

Он на всех из-под ладошки глядит, ятудхан, дядя мой родненький, кроме тех, на кого в упор. Жаль, они таким счастьицем уже никому похвастаться не могут. Я так полагаю, в Нараке у Петлерукого Князюшки заждались блудного ятудхана, все очи проглядели: где застрял, почему не идет?

Не отвлекаться, говорите?

Про раджу, говорите?

Правильно говорите: и не отвлекаться, и про раджу…

За Панчалийцем свиты! - шуму на весь лес, кони ржут, воины ржут (это они меня увидели), два слона только не ржут.

Жрут.

В нашем лесу ветки вкусные, сахарные…

- Ты есть Яджа, святой брахман? - спрашивает Панчалиец.

Яджа-бабун подумал и кивает.

Ему что, он Индрой назовется - глазом не моргнет.

Бесстыжий глаз моргать не приучен.

Панчалиец тоже подумал-подумал, в затылке почесал, на ятудхана, что мальчишкой-недорослем смотрелся, взор прищурил… Решился. Рожу скорчил, ровно зуб гнилой докучал, и запел на всю чащу:

- Сверши для меня жертвенный обряд, о владыка душ! Благоволи охладить меня, мучимого чувством вражды к Дроне, сыну Жаворонка! А также сильна во мне ненависть к Грозному, сыну Шантану-Миротворца, и всей державе Кауравов. Я дам тебе восемьдесят тысяч коров, о стойкий в обедах!

Что говорите?

В обетах?! Правильно говорите: и в обетах, и в бедах, и еще во всяком-разном стойкий…

Я слушаю, про себя разумею: в сотый раз раджа небось просьбу повторяет. На память заучил. Надо полагать, жертвенный обряд у него хитрый: ни один брахман, кроме ятудхана, вершить не берется.

Яджа-бабун тоже смекнул.

- Скажи прежде, о царь, - спрашивает, - кто твои стопы к моей обители направил? Не боги ли?

- Нет, - моргает Панчалиец левым глазом и свиту подальше отгоняет, - не боги. При чем тут боги? А направил меня к тебе святой брахман Ступаяджа, сказавшись твоим младшим братом.

Ятудхан оттаял малость, но все равно соглашаться не торопится.

- И что сказал тебе достойный брат мой по имени Ступаяджа?

Панчалиец из-за пазухи пальмовый лист тянет.

Читать стал.

С выражением. - По истечении года моих просьб тот лучший из дваждырожденных сказал мне сладостным голосом в надлежащее время: "Старший брат мой, Яджа-бабун, бродя в лесу, поднял с земли плод, чистота которого была сомнительной. Также он любил доедать пищу, оставшуюся после других. Тот, кто не различает чистоты в одном случае, как будет поступать в других случаях? Ступай же к нему, о царь, он свершит для тебя необходимые обряды!"

Кирку ему в душу! Я-то думал, Яджа-бабун за поносные слова радже в рожу плюнет… Ну ладно, пусть не плюнет. Пусть просто промолчит. Ан нет, стоит ятудхан, ухмылка от уха до уха, лицо оспяное сияет - потрафил раджа! По душе беличьей шкуркой погладил! Да, одному мозоль отдави - он тебе башку отвертит, а иному плещи дерьмом в рыло - скажет, что благая амрита!

Что говорите?

Дальше, говорите?

Правильно говорите: дальше самое интересное…

О чем там после Яджа-бабун с Панчалийцем шептались, этого я вам не скажу. Подслушать не удалось. К вечеру похолодало, вылез хозяин из хижины и дочку зовет. Я, грешным делом, решил: под раджу подкладывать станет. Дудки! Ворожить принялся. До полуночи ворожил, раджа трижды на двор выскакивал - блевать. Нутро у них царское, впечатлительное, им глину с мышьей шерсткой или там послед обезьяний жевать несподручно…

На рассвете Яджина дочка вышла, коня у свитского панчала отобрала и в сторону речки рванула наметом.

Я вслед глянул: ноги у девки голые, голенастые, а кожа чешуйчатым блеском отливает. Померещилось? Так и рыло вроде вперед не по-людски выпирает… и Панчалиец рядом стоит, моргает, за брюхо держится.

Ему что, тоже померещилось?

- Эй, Дваждыродимчик! - орет Яджа-бабун из хижины. - Давай сюда, тварь косорукая! Живо!

Я загрустил и даю сюда.

А как плошку со смолой, что сама себя плавит, увидал, сразу понял, откуда черви ползут. В первый раз, что ли? Вам вот невдомек, а я разъясню: ежели такую плошку на темечко голодному кумбханду поставить и день-ночь подряд яджусы над бедолагой гнусавить, загустеет смола зеркалом.

106